Нашла этот афоризм на одном из форумов по закупкам…и как нельзя лучше он отражает всю суть работы в контрактной системе. В закупках я уже около 7 лет, но до сих пор возникают ситуации, которые ставят меня в тупик. И сколько бы лет ты не проработала в сфере закупок, ты всегда будешь совершать ошибки и чему-тоЧитать больше проКто с госзаказом связан, тот в цирке не смеется… […]

НОРМИРОВАНИЕ В СФЕРЕ ЗАКУПОК

Сегодня хочу поговорить с Вами о нормировании в сфере закупок. Может кто-то до сих пор не разобрался с ним или совсем недавно в закупках и понятия не имеет что это такое и с чем его едят, то статья будет для Вас полезной. Помню, когда в конце 2015 года пришло время разрабатывать правовые акты в сфереЧитать больше проНОРМИРОВАНИЕ В СФЕРЕ ЗАКУПОК […]

Внесены изменения в Федеральный закон от 05.04.2013 № 44-ФЗ

Федеральными законами от 29.12.2017 № 475-ФЗ, от 31.12.2017 № 503-ФЗ, от 31.12.2017 № 504-ФЗ, от 31.12.2017 № 506-ФЗ внесены изменения в Федеральный закон от 05.04.2013 № 44-ФЗ в части: – порядка осуществления закупок у единственного поставщика (подрядчика, исполнителя) (пункты 8, 43, 53, 54 части 1 статьи 93 Закона № 44-ФЗ); – порядка рассмотрения контрольными органамиЧитать больше проВнесены изменения в Федеральный закон от 05.04.2013 № 44-ФЗ […]

Вопрос: Об установлении неустоек (штрафов, пеней) за нарушение заказчиком обязательств по контракту с единственным поставщиком (подрядчиком, исполнителем).

Ответ: МИНИСТЕРСТВО ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ПИСЬМО от 8 февраля 2017 г. N ОГ-Д28-1543 Департамент развития контрактной системы Минэкономразвития России рассмотрел обращения по вопросу о применении положений Федерального закона от 5 апреля 2013 г. N 44-ФЗ “О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд” (далее – Закон NЧитать больше проВопрос: Об установлении неустоек (штрафов, пеней) за нарушение заказчиком обязательств по контракту с единственным поставщиком (подрядчиком, исполнителем). […]

Вопрос: Об изменении цены контракта, заключенного с единственным поставщиком (подрядчиком, исполнителем) на закупку товара (работы, услуги) на сумму менее 100 тыс. руб.

Ответ: МИНИСТЕРСТВО ФИНАНСОВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ПИСЬМО от 21 июня 2017 г. N 24-05-08/38833 Министерство финансов Российской Федерации, рассмотрев обращение по вопросу применения положений Федерального закона от 05.04.2013 N 44-ФЗ “О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд” (далее – Закон о контрактной системе), сообщает следующее. В соответствии сЧитать больше проВопрос: Об изменении цены контракта, заключенного с единственным поставщиком (подрядчиком, исполнителем) на закупку товара (работы, услуги) на сумму менее 100 тыс. руб. […]

2018 ГОД: ОБЗОР ИЗМЕНЕНИЙ В ЗАКУПКАХ ПО ЗАКОНАМ № 44-ФЗ И № 223-ФЗ

Закупки по Закону N 44-ФЗ: ключевые изменения, вступающие в силу с 1 января 2018 года Вступят в силу новые правила о запрете на допуск иностранного ПО Запрет не будет касаться ПО из государств – членов ЕАЭС. Для этого оно должно быть включено в специальный реестр, который появится в дополнение к существующему. Если хотя бы вЧитать больше про2018 ГОД: ОБЗОР ИЗМЕНЕНИЙ В ЗАКУПКАХ ПО ЗАКОНАМ № 44-ФЗ И № 223-ФЗ […]

Планы-графики на 2018 год. Готовимся к новому финансовому году!

В продолжение темы, сегодня мы поговорим о планах-графиках на 2018 год. В предыдущей статье мы с Вами «разместили» план закупок на 2018 год. Теперь будем «формировать и размещать» план-график. Планы-графики содержат перечень закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд на финансовый год и являются основанием для осуществления закупок. Планы-графики формируются заказчиками вЧитать больше проПланы-графики на 2018 год. Готовимся к новому финансовому году! […]

Планы закупок на 2018 год. Готовимся к новому финансовому году!

Новый год совсем уже близко и пора приступать к формированию планов закупок и планов-графиков на 2018 год. Поэтому сегодня я хочу поговорить именно об этом! Может кому-то данная статья окажется полезной! ПЛАН ЗАКУПОК Планы закупок формируются на срок, соответствующий сроку действия закона о бюджете на очередной финансовый год и плановый период. Например, у нас бюджет

28 марта 1930 года Михаил Афанасьевич Булгаков направляет письмо в правительство СССР. В своем послании он просит срочно разрешить ему выезд за рубеж в сопровождении супруги либо предоставить возможность трудоустройства во МХАТе. К этому моменту пьесы Булгакова исчезли из репертуара театров, его произведения советская критика разгромила в пух и прах. У семьи не было ни копейки денег. В результате писателю и драматургу предоставили работу. В 1930 году он становится режиссером-ассистентом во МХАТе

Письмо Правительству СССР
Михаила Афанасьевича Булгакова (Москва, Пироговская, 35-а, кв. 6)

Я обращаюсь к Правительству СССР со следующим письмом:

1
После того, как все мои произведения были запрещены, среди многих граждан, которым я известен как писатель, стали раздаваться голоса, подающие мне один и тот же совет.
Сочинить «коммунистическую пьесу» (в кавычках я привожу цитаты), а кроме того, обратиться к Правительству СССР с покаянным письмом, содержащим в себе отказ от прежних моих взглядов, высказанных мною в литературных произведениях, и уверения в том, что отныне я буду работать, как преданный идее коммунизма писатель-попутчик.
Цель: спастись от гонений, нищеты и неизбежной гибели в финале.
Этого совета я не послушался. Навряд ли мне удалось бы предстать перед Правительством СССР в выгодном свете, написав лживое письмо, представляющее собой неопрятный и к тому же наивный политический курбет. Попыток же сочинить коммунистическую пьесу я даже не производил, зная заведомо, что такая пьеса у меня не выйдет.
Созревшее во мне желание прекратить мои писательские мучения заставляет меня обратиться к Правительству СССР с письмом правдивым.

2
Произведя анализ моих альбомов вырезок, я обнаружил в прессе СССР за десять лет моей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них: похвальных было 3, враждебно-ругательных — 298.
Последние 298 представляют собой зеркальное отражение моей писательской жизни.
Героя моей пьесы «Дни Турбиных» Алексея Турбина печатно в стихах называли «сукиным сыном», а автора пьесы рекомендовали как «одержимого собачьей старостью». Обо мне писали как о «литературном уборщике», подбирающем объедки после того, как «наблевала дюжина гостей».

Писали так:
«…Мишка Булгаков, кум мой, тоже, извините за выражение, писатель, в залежалом мусоре шарит… Что это, спрашиваю, братишечка, мурло у тебя… Я человек деликатный, возьми да и хрястни его тазом по затылку… Обывателю мы без Турбиных, вроде как бюстгалтер собаке без нужды… Нашелся, сукин сын. Нашелся Турбин, чтоб ему ни сборов, ни успеха…» («Жизнь искусства», N44−1927 г.).
Писали «о Булгакове, который чем был, тем и останется, новобуржуазнымотродьем, брызжущим отравленной, но бессильной слюной на рабочий класс и его коммунистические идеалы» («Комс. правда», 14/X-1926 г.).

Сообщали, что мне нравится «атмосфера собачьей свадьбы вокруг какой-нибудь рыжей жены приятеля» (А. Луначарский, «Известия, 8/X-1926 г.) и что от моей пьесы «Дни Турбиных» идет «вонь» (стенограмма совещания при Агитпропе в мае 1927 г.), и так далее, и так далее…
Спешу сообщить, что цитирую я не с тем, чтобы жаловаться на критику или вступать в какую бы то ни было полемику. Моя цель — гораздо серьезнее.
Я не доказываю с документами в руках, что вся пресса СССР, а с нею вместе и все учреждения, которым поручен контроль репертуара, в течение всех лет моей литературной работы единодушно и с необыкновенной яростью доказывали, что произведения Михаила Булгакова в СССР не могут существовать.
И я заявляю, что пресса СССР совершенно права.

3
Отправной точкой этого письма для меня послужит мой памфлет «Багровый остров».
Вся критика СССР, без исключений, встретила эту пьесу заявлением, что она «бездарна, беззуба, убога» и что она представляет «пасквиль на революцию».
Единодушие было полное, но нарушено оно было внезапно и совершенно удивительно.
В N 22 «Реперт. Бюл.» (1928 г.) появилась рецензия П. Новицкого, в которой было сообщено, что «Багровый остров» — «интересная и остроумная пародия», в которой «встает зловещая тень Великого Инквизитора, подавляющего художественное творчество, культивирующего рабские подхалимски-нелепые драматургические штампы, стирающего личность актера и писателя», что в «Багровом острове» идет речь о «зловещей мрачной силе, воспитывающей илотов, подхалимов и панегиристов…». Сказано было, что «если такая мрачная сила существует, негодование и злое остроумие прославленного драматурга оправдано».
Позволительно спросить — где истина?
Что же такое, в конце концов, «Багровый остров» — «убогая, бездарная пьеса» или это «остроумный памфлет»?
Истина заключается в рецензии Новицкого. Я не берусь судить, насколько моя пьеса остроумна, но я сознаюсь в том, что в пьесе действительно встает зловещая тень и это тень Главного Репертуарного Комитета. Это он воспитывает илотов, панегиристов и запуганных «услужающих». Это он убивает творческую мысль. Он губит советскую драматургию и погубит ее.
Я не шепотом в углу выражал эти мысли. Я заключил их в драматургический памфлет и поставил этот памфлет на сцене. Советская пресса, заступаясь за Главрепертком, написала, что «Багровый остров» — пасквиль на революцию. Это несерьезный лепет. Пасквиля на революцию в пьесе нет по многим причинам, из которых, за недостатком места, я укажу одну: пасквиль на революцию, вследствие чрезвычайной грандиозности ее, написать невозможно. Памфлет не есть пасквиль, а Главрепертком — не революция.
Но когда германская печать пишет, что «Багровый остров» — это «первый в СССР призыв к свободе печати» («Молодая гвардия» N 1−1929 г.), — она пишет правду. Я в этом сознаюсь. Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, — мой писательский долг, так же, как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода.

4
Вот одна из черт моего творчества и ее одной совершенно достаточно, чтобы мои произведения не существовали в СССР. Но с первой чертой в связи все остальные, выступающие в моих сатирических повестях: черные и мистические краски (я — мистический писатель), в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта, яд, которым пропитан мой язык, глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противупоставление ему излюбленной и Великой Эволюции, а самое главное изображение страшных черт моего народа, тех черт, которые задолго до революции вызывали глубочайшие страдания моего учителя М. Е. Салтыкова-Щедрина.
Нечего и говорить, что пресса СССР и не подумала серьезно отметить все это, занятая малоубедительными сообщениями о том, что в сатире М. Булгакова «клевета».
Один лишь раз, в начале моей известности, было замечено с оттенком как бы высокомерного удивления:
«М. Булгаков хочет стать сатириком нашей эпохи» («Книгоша», N 6−1925 г.).
Увы, глагол «хотеть» напрасно взят в настоящем времени. Его надлежит перевести в плюсквамперфектум: М. Булгаков стал сатириком как раз в то время, когда никакая настоящая (проникающая в запретные зоны) сатира в СССР абсолютно немыслима.
Не мне выпала честь выразить эту криминальную мысль в печати. Она выражена с совершенной ясностью в статье В. Блюма (N 6 «Лит. газ.»), и смысл этой статьи блестяще и точно укладывается в одну формулу:
всякий сатирик в СССР посягает на советский строй.
Мыслим ли я в СССР?

5
И, наконец, последние мои черты в погубленных пьесах — «Дни Турбиных», «Бег» и в романе «Белая гвардия»: упорное изображение русской интеллигенции как лучшего слоя в нашей стране. В частности, изображение интеллигентско-дворянской семьи, волею непреложной судьбы брошенной в годы гражданской войны в лагерь белой гвардии, в традициях «Войны и мира». Такое изображение вполне естественно для писателя, кровно связанного с интеллигенцией.
Но такого рода изображения приводят к тому, что автор их в СССР, наравне со своими героями, получает — несмотря на свои великие усилия стать бесстрастно над красными и белыми — аттестат белогвардейца-врага, а получив его, как всякий понимает, может считать себя конченным человеком в СССР.

6
Мой литературный портрет закончен, и он же есть политический портрет. Я не могу сказать, какой глубины криминал можно отыскать в нем, но я прошу об одном: за пределами его не искать ничего. Он исполнен совершенно добросовестно.

7
Ныне я уничтожен.
Уничтожение это было встречено советской общественностью с полной радостью и названо «достижением».
Р. Пикель, отмечая мое уничтожение («Изв.», 15/IX-1929 г.), высказал либеральную мысль:
«Мы не хотим этим сказать, что имя Булгакова вычеркнуто из списка советских драматургов».
И обнадежил зарезанного писателя словами, что «речь идет о его прошлых драматургических произведениях».
Однако жизнь, в лице Главреперткома, доказала, что либерализм Р. Пикеля ни на чем не основан.
18 марта 1930 года я получил из Главреперткома бумагу, лаконически сообщающую, что не прошлая, а новая моя пьеса «Кабала святош» («Мольер») К ПРЕДСТАВЛЕНИЮ НЕ РАЗРЕШЕНА.
Скажу коротко: под двумя строчками казенной бумаги погребены — работа в книгохранилищах, моя фантазия, пьеса, получившая от квалифицированных театральных специалистов бесчисленные отзывы — блестящая пьеса.
Р. Пикель заблуждается. Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие, и все будущие. И лично я, своими руками бросил в печку черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа «Театр».
Все мои вещи безнадежны.

8
Я прошу Советское Правительство принять во внимание, что я не политический деятель, а литератор, и что всю мою продукцию я отдал советской сцене.
Я прошу обратить внимание на следующие два отзыва обо мне в советской прессе.
Оба они исходят от непримиримых врагов моих произведений и поэтому они очень ценны.
В 1925 году было написано:
«Появляется писатель, не рядящийся даже в попутнические цвета» (Л. Авербах, «Изв.», 20/IX-1925 г.).
А в 1929 году:
«Талант его столь же очевиден, как и социальная реакционность его творчества» (Р. Пикель, «Изв.», 15/IX-1929 г.).
Я прошу принять во внимание, что невозможность писать для меня равносильна погребению заживо.

9
Я ПРОШУ ПРАВИТЕЛЬСТВО СССР ПРИКАЗАТЬ МНЕ В СРОЧНОМ ПОРЯДКЕ ПОКИНУТЬ ПРЕДЕЛЫ СССР В СОПРОВОЖДЕНИИ МОЕЙ ЖЕНЫ ЛЮБОВИ ЕВГЕНЬЕВНЫ БУЛГАКОВОЙ.

10
Я обращаюсь к гуманности советской власти и прошу меня, писателя, который не может быть полезен у себя, в отечестве, великодушно отпустить на свободу.

11
Если же и то, что я написал, неубедительно, и меня обрекут на пожизненное молчание в СССР, я прошу Советское Правительство дать мне работу по специальности и командировать меня в театр на работу в качестве штатного режиссера.
Я именно и точно и подчеркнуто прошу о категорическом приказе о командировании, потому что все мои попытки найти работу в той единственной области, где я могу быть полезен СССР как исключительно квалифицированный специалист, потерпели полное фиаско. Мое имя сделано настолько одиозным, что предложения работы с моей стороны встретили испуг, несмотря на то, что в Москве громадному количеству актеров и режиссеров, а с ними и директорам театров, отлично известно мое виртуозное знание сцены.
Я предлагаю СССР совершенно честного, без всякой тени вредительства, специалиста режиссера и автора, который берется добросовестно ставить любую пьесу, начиная с шекспировских пьес о вплоть до сегодняшнего дня.
Я прошу о назначении меня лаборантом-режиссером в 1-й Художественный Театр — в лучшую школу, возглавляемую мастерами К. С. Станиславским и В. И. Немировичем-Данченко.
Если меня не назначат режиссером, я прошусь на штатную должность статиста. Если и статистом нельзя — я прошусь на должность рабочего сцены.
Если же и это невозможно, я прошу Советское Правительство поступить со мной как оно найдет нужным, но как-нибудь поступить, потому что у меня, драматурга, написавшего 5 пьес, известного в СССР и за границей, налицо, в данный момент, — нищета, улица и гибель.
Москва, 28 марта 1930 года

Между Сталиным и Булгаковым намного больше общего, чем кажется на первый взгляд. Герой Булгакова - сверхчеловек, стремящийся к абсолютному знанию, дающему сверхчеловеческую власть, ради достижения которого не жалко пожертвовать и целым миром. "Обычные"/"простые" люди с их "обычной" жизнью для Булгакова - это пыль, ничего не значащий мусор, с нескрываемым отвращением и злым юмором описанный в любом его произведении. Сталин, максимально приблизившийся к абсолюту власти, не мог не вызывать искреннего глубокого восхищения Булгакова. Принцип "лес рубят - щепки летят", которым Сталин руководствовался в своей политике, был возведён Булгаковым в философский абсолют в его произведениях.

Для писателя философа и мистика, считающего, что он обладает скрытыми знаниями о мире, доступными лишь посвящённым, каким был Булгаков, вполне естественно желание стать близким к правителю, делиться с ним своими сокровенными знаниями, просвещать и направлять его.

Вполне правдоподобна версия, что в диалоге Понтия Пилата и Иешуа Булгаков отразил (в числе прочего) свои отношения со Сталиным и особенно свои сокровенные мечты о том, какими он хотел видеть эти отношения в идеале. Булгаков видел себя в роли советника при просвещённом тиране и готов был предложить Сталину свои услуги. В одном из писем Булгаков писал Сталину: "Но, заканчивая письмо, хочу сказать Вам, Иосиф Виссарионович, что писательское мое мечтание заключается в том, чтобы быть вызванным лично к Вам ".

А так говорит Иешуа Пилату: “Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе. Гроза начнется, - арестант повернулся, прищурился на солнце, - позже, к вечеру. Прогулка принесла бы тебе большую пользу, а я с удовольствием сопровождал бы тебя. Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь впечатление очень умного человека”.

Увы, союз не состоялся, так как Сталина Булгаков не заинтересовал ни как писатель, ни как партнёр по философскому диалогу. Сталин в этом вопросе оказался поразительно недальновиден. В исторической памяти такой союз, безусловно, существенно улучшил бы его образ. По-настоящему умный правитель хочет славы не только при жизни, но и через века после смерти как Октавиан, Траян, или царица Тамара. Но Сталин не понял, что Булгаков - величайший писатель из живущих в период его правления и его произведения будут жить в веках. В отличие от произведений многих обласканных им бездарностей.

Разумеется, большой ошибкой Сталина было то, что он не понял и не оценил эти идеи Булгакова. Его воспевали всякие придворные лизоблюды “михалковы”, но кому теперь это интересно, кто будет теперь их читать? А вот если бы его запечатлел Булгаков - вот это было бы да. Но увы, Сталина Булгаков не заинтересовал.

Умные правители всегда заботятся о том, какой их образ будет создан в культуре и будет, соответственно, жить в веках. Хороший пример в этом смысле - Октавиан Август, который способствовал расцвету римской культуры, покровительствовал поэтам и они не забывали помянуть его добрым словом. Уже давно нет того Римского государства, политические и военные победы Октавиана занимают преимущественно историков, но всё образованное человечество помнит золотой век римской литературы, пришедшийся на его правление (Тит Ливий, Вергилий, Гораций, Овидий и т.д.). Аналогичной действовал и Траян, на правление которого приходится расцвет деятельности Тацита и Плиния Младшего. Царица Тамара понимала значение работы Руставели, прославившего её в веках. Можно только пожалеть, что Сталин не понял значение Булгакова.

Хотя... Как знать, может быть как раз сейчас Булгаков и Сталин идут по лунной дороге, о чем-то разговаривают с жаром, спорят, хотят о чем-то договориться...

UPD. В комментариях к этому посту в фейсбуке вспомнили ответ Сталина Биль-Белоцерковскому, его любовь к спектаклю "Дни Турбиных", помощь с устройством во МХАТ. Однако характеристику творчества Булгакова, которую в помянутом ответе дал Сталин ("На безрыбье... рыба") сложно считать это должной оценкой творчества Булгакова. Действительно, нельзя говорить о том, что Сталин вообще не оценил Булгакова, но говорить о том, что он оценил его явно недостаточно вполне можно. На встречу к себе Сталин Булгакова так и не пригласил, уж не говоря о том, чтобы, как мечтал Булгаков, сделать его своим доверенным лицом. Возможно, Сталин просто боялся, что его дружбу с Булгаковым "не так поймут", то есть, в сущности, поступил как булгаковский Понтий Пилат с Иешуа. Возможно, Сталин всё понял и просто не захотел вступать с Булгаковым в разговор на лунной дороге, т.к. привыкнув приказывать, просто больше не хотел себе равноправного партнёра (а Булгаков предлагал ему именно разговор равноправных). В общем, много может быть объяснений, но как бы там ни было, мечта Булгакова о союзе носителя абсолюта Знания и носителя абсолюта Власти не состоялась. И не состоялась именно из-за нежелания Сталина.

Булгаков и Сталин

ШТУДИИ

Игорь ЗОЛОТУССКИЙ

Булгаков и Сталин

Заочные отношения между Булгаковым и Сталиным завязываются в конце двадцатых годов. Этому предшествует обыск на квартире автора «Белой гвардии». В 1926 году к нему являются сотрудники ОГПУ и, перерыв всё в доме, уносят с собой рукопись повести «Собачье сердце» и дневник Булгакова.

Позже – после неоднократных просьб вернуть отобранное – повесть и дневник будут возвращены, но травма от прямого соприкосновения с властью останется.

В феврале 1928 года Сталин в письме Ф.Кону назовёт пьесу Булгакова «Бег» “антисоветским явлением”. Тут же будут сняты со сцены все его пьесы и запрещена к изданию его проза.

Разразится, как скажет сам Булгаков, “катастрофа”.

В июле того же года он посылает письмо Сталину, где просит ходатайствовать перед правительством СССР об “изгнании” его за пределы страны. Аргументация: “не будучи в силах более существовать, затравленный, зная, что ни печататься, ни ставиться в пределах СССР мне нельзя, доведённый до нервного расстройства”.

Сталин ему не отвечает.

В марте 1930 года Булгаков обращается к правительству. Он говорит о невозможности жизни в стране, где его не печатают, не ставят и даже отказывают в устройстве на работу. “Прошу приказать мне, – заканчивает он, – в срочном порядке покинуть пределы СССР”.

Надо сказать, что Булгаков играет с властью в открытую. Он не притворяется писателем, сочувствующим коммунистам. Он не хочет признать себя даже “попутчиком”, как тогда называли литераторов-непролетариев, готовых сотрудничать с режимом.

Ему советуют сочинить “коммунистическую пьесу”, советуют смириться и покориться – он этого совета не слушается. Проклятье интеллигентности (которая есть прежде всего внутренняя независимость) мешает ему совершить этот, как он выражается, “политический курбет”.

В письме приводится список разносов его произведений в печати. Газеты и журналы утверждают, что созданное Булгаковым “в СССР не может существовать”. “И я заявляю, – комментирует он эти строки, – что пресса СССР совершенно права”.

В его письмах “наверх” нет ни малейшего намёка на готовность оправдаться за свою неуступчивость. Он признает:
а) что не может создать ничего “коммунистического”, б) что сатира потому и сатира, что автор не приемлет изображаемого, в) что представить себя “перед правительством в выгодном свете” он не намерен.

18 апреля 1930 года в квартире Булгакова раздаётся звонок. Звонят из секретариата Сталина. Трубку берёт сам вождь. И тут же прицельно бьёт по совести: “Вы хотите уехать?” Затем извиняющеся-лицемерно спрашивает: “Что, мы вам очень надоели?”

Булгаков отвечает (и это его убеждение), что русский писатель должен жить в России.

Булгаков говорит, что он хотел бы работать в Художественном театре, но его не берут. “А вы подайте заявление туда, – отвечает Сталин. – Мне кажется, что они согласятся”.

И – финал диалога по телефону. Сталин: “Нам бы нужно встретиться, поговорить с вами”. Булгаков: “Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с вами поговорить”. Сталин: “Да, нужно найти время и встретиться, обязательно”.

Диктатор забрасывает Булгакову мысль, что с ним, диктатором, можно вести цивилизованный диалог, что он, наконец, в состоянии понять творца.

Ложная мысль. Ложное внушение. Но Булгаков до конца своих дней будет искать встречи со Сталиным. Это станет наваждением его жизни.

Сталин, по существу, устраивает его на работу во МХАТ. Булгаков – ассистент режиссёра, его не печатают, но он пишет – в том числе роман о дьяволе. И при этом постоянно возвращается к разговору со Сталиным, в котором, как ему кажется, он не сказал того, что нужно было сказать. Но Сталин больше не звонит, и в начале 1931 года Булгаков набрасывает новое письмо. “Мне хочется, – обращается он к Сталину, – просить вас стать моим первым читателем”.

Как известно, после 1826 года “первым читателем” (и цензором) Пушкина стал Николай Первый. Булгаков предлагает Сталину повторить эту схему отношений поэта с царём. Сталин не соглашается и на эту – почётную для него – роль. Пьесы Булгакова, если и ставятся, после двух-трёх представлений снимаются с репертуара. 30 мая 1931 года он вновь пишет Сталину: “С конца 1930 года я хвораю тяжёлой формой нейростении с припадками страха и предсердечной тоски, и в настоящее время я прикончен.

На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он всё равно не похож на пуделя.

Со мной и поступили, как с волком. И несколько лет гнали меня по правилам литературной садки в огороженном дворе.

Злобы я не имею, но я очень устал. Ведь и зверь может устать.

Зверь заявил, что он более не волк, не литератор. Отказывается от своей профессии. Умолкает. Это, скажем прямо, малодушие.

Нет такого писателя, чтоб он замолчал. Если замолчал, значит, был не настоящий.

А если настоящий замолчал – погибнет”.

Письмо это открывается цитатой из Гоголя: “...для службы моей отчизне я должен буду воспитаться где-то вдали от неё”. “<...> заканчивая письмо, – добавляет Булгаков, – хочу сказать Вам, Иосиф Виссарионович, что писательское моё мечтание заключается в том, чтобы быть вызванным лично к Вам... Ваш разговор со мной по телефону в апреле 1930 года оставил резкую черту в моей памяти”.

Видимо, по звонку сверху разрешаются к постановке инсценированные Булгаковым «Мёртвые души» и возобновляется на сцене МХАТа пьеса «Дни Турбиных».

Не получая ответа лично от Сталина, и прежде всего ответа на просьбу о встрече, Булгаков сосредоточивается на мысли об отъезде из СССР.

В 1933 году он сжигает часть романа о дьяволе (будущий «Мастер и Маргарита»), а в 1934-м разыгрывается спектакль с иностранными паспортами. Булгакова и его жену просят явиться в иностранный отдел горисполкома и заполнить нужные бумаги. Счастливые Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна спешат в Моссовет. Перебрасываясь весёлыми репликами, они заполняют анкеты. Чиновник, перед которым на столе лежат их паспорта, говорит, что рабочий день закончился и он ждёт их завтра. Назавтра история повторяется: всё будет готово через день. Когда они приходят через день, им обещают: завтра вы получите паспорта. Но минует завтра и ещё завтра, и чиновник, как заведённый, произносит одно и то же слово: завтра, завтра, завтра.

Булгаков, который при известии, что их выпускают, восклицал: “Значит, я не узник! Значит, увижу свет!”, понимает, что это очередная игра кошки с мышью. Продержав его несколько дней в состоянии неведения, власти присылают официальный отказ. “М.А., – пишет Елена Сергеевна, – чувствует себя ужасно – страх смерти, одиночества”.

Паспорта получают выезжающие за границу артисты МХАТа, получает писатель Пильняк с женой. Перед Булгаковым опускают шлагбаум. “Я арестант, – шепчет он по ночам, – меня искусственно ослепили”.

Едва поднявшись, он вновь беспокоит, теперь уже личного его тирана, письмом. Он рассказывает историю с паспортами и просит о заступничестве.

Никто и не думает ему отвечать.

Летом 1934 года открывается первый съезд советских писателей. Булгакова на нём не видно. Ему звонит драматург Афиногенов: “Михаил Афанасьевич, почему на съезде не бываете?” Булгаков: “Я толпы боюсь”.

А в стране начинаются аресты и расправы. Как жил Булгаков в эти годы? Что думал? Что перенёс? “Мы совершенно одиноки, – записывает в дневнике Елена Сергеевна, – положение наше страшно”. Булгаков обречённо говорит: “Я никогда не увижу Европы”. Он боится ходить по улицам. И вновь начинаются “мучительные поиски выхода”, и вновь всплывает уже нелепая, кажется, надежда: “письмо наверх”.

Один из друзей семьи, человек, искренне любящий Булгакова, советует ему: “Пишите агитационную пьесу... Довольно. Вы ведь государство в государстве. Сколько это может продолжаться? Надо сдаваться, все сдались. Один вы остались. Это глупо”.

Но волк не может стать пуделем. Только если пудель этот – не Мефистофель или не герой нового романа Булгакова Воланд, призванный в Москву тридцатых годов для того, чтоб рассчитаться с советскою нечистью.

1938 год. Булгаков в очередном письме к Сталину заступается за драматурга Н.Эрдмана. Сам покалеченный, “приконченный”, он просит за своего коллегу, который три года провёл в ссылке в Сибири и не может вернуться в Москву.

Потенциальный “первый читатель” Булгакова молчит. Правда, автору письма делают послабление: предоставляют место либреттиста в Большом театре. Здесь весной 1939 года на спектакле «Иван Сусанин» Булгаков видит Сталина в царской ложе.

Он к тому времени уже задумывает «Батум» – пьесу о молодом Иосифе Джугашвили. Отчаявшись что-либо поставить на сцене из того, что ему дорого, Булгаков делает этот шаг навстречу Сталину как попытку всё же вызвать его на разговор.

Попытка проваливается.

Вначале все театры горят желанием поставить пьесу о Сталине. МХАТ готов заключить договор, звонят из Воронежа, Ленинграда, Ростова. 1939 год – год шестидесятилетия вождя, и все хотят “отметиться”, да ещё чем – пьесой Булгакова!

Телефон в его квартире не смолкает.

В августе группа режиссёров и актёров, участвующих в постановке «Батума», отправляется в Грузию, чтоб ознакомиться с местами, где происходит действие пьесы. Выезжают туда же и Булгаков с женой.

На станции Серпухов в вагоне появляется женщина-почтальон и, войдя в купе Булгаковых, спрашивает: “Кто здесь Бухгалтер?” Так из-за неразборчивости на телеграфном бланке произносит она фамилию Булгакова. Тот читает: “Надобность поездки отпала возвращайтесь Москву”.

Сталин наносит ему последний удар. “Люся, – скажет Булгаков жене, – он подписал мне смертный приговор”.

Что стало причиной запрещения пьесы? Никаких прямых свидетельств на этот счёт нет. Кроме фразы Сталина, сказанной Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко: пьеса хорошая, но ставить не стоит. Не испытывал ли он сладострастия, сначала заставив Булгакова написать о нём (то есть покориться), а потом не приняв этой “сдачи” в расчёт?

В Туле Булгаковы садятся в машину и возвращаются в Москву. Нанятый ими «ЗИС» мчится с огромной скоростью. “Навстречу чему мы мчимся? – спрашивает Булгаков. – Может быть, навстречу смерти?”

Через три часа они входят в свою квартиру. Булгаков просит задёрнуть шторы. Свет его раздражает. Он говорит: “Здесь пахнет покойником”.

Тишина мёртвая. Телефон не звонит.

Раздражение от света – симптом быстро развивающейся болезни. Булгаков начинает слепнуть. Шок, пережитый им в Серпухове, есть начало его конца.

В октябре он пишет завещание. 1940 год встречает не с бокалом вина, а с мензуркой микстуры в руке. 17 января в открытую форточку на их кухне влетает синичка. Плохая примета.

Группа актёров МХАТа пишет письмо “наверх” с просьбой разрешить больному выехать на лечение в Италию. Только крутой поворот судьбы, утверждают они, поворот к радости, способен спасти его.

Булгаков, чтоб забыться, учит итальянский.

Накануне смерти его посещает генеральный секретарь Союза писателей А.Фадеев. Булгаков, когда тот уходит, говорит жене: “Больше его ко мне не пускай”.

Сам он уже в чёрных очках. Ничего не видит. Не встаёт.

В тот же день в его квартире раздаётся звонок. Звонят из секретариата Сталина.

– Что, товарищ Булгаков умер?

– Да, умер.

И на другом конце провода кладут трубку.

В 1946 году вдова Булгакова обращается с письмом к Сталину и просит ходатайствовать об издании хоть небольшого сборника прозы мужа. Но если “первый читатель” Пушкина, после смерти поэта взявший на себя заботы о его семье, совершает человеческий поступок, то тот, аудиенции у которого безрезультатно добивался один из лучших писателей XX века, до последнего дня своей жизни не простит Мастеру – чего, спросим мы, таланта, непокорства, благородства? Всего вместе, и потому книги Булгакова начнут своё движение к читателю лишь по отбытии на тот свет “кремлёвского горца”.

Публикация статьи произведена при поддержке компании «Билетторг». Компания «Билетторг» поможет Вам в считанные секунды ознакомиться с репертуарами лучших театров Москвы, купить билеты на концерт или в цирк. Так, например, перейдя по этой ссылке, Вы можете заказать билеты в Ленком (http://www.bilettorg.ru/theatre/31/). Театр Ленком – один из лучших театров Москвы, прославившийся такими известными постановками, как «Юнона и Авось», «Вишневый сад», «Тартюф». На сайте компании «Билетторг» Вы можете узнать всю информацию о актерах и ближайших спектаклях Ленкома.

Ровно 73 года назад, 10 марта 1940 г. в 16 ч. 39 мин., умер Михаил Булгаков. И почти сразу же в его квартире раздался звонок из секретариата Сталина:
- Правда ли, что умер писатель Булгаков?
- Да, умер.
И на другом конце провода положили трубку.
У них были удивительные отношения, у Сталина с Булгаковым…

При жизни Булгаков прославился несколькими запрещенными пьесами и одной поставленной в первом театре страны, Художественном. «Дни Турбиных» была, наверное, самая любимая пьеса Сталина: он посетил этот спектакль около 20 раз. При этом ни на один театр, кроме МХАТа, разрешение постановки «Дни Турбиных» не распространялось.

А еще Сталин и Булгаков никогда не встречались лично, хоть Сталин как-то и пообещал такую встречу. В начале 30-х материальное, писательское и общественное положение Булгакова стало критическим. И 28 марта 1930 года он обратился к Правительству СССР с письмом, в котором просил определить его судьбу: предоставить либо возможность работать, либо эмигрировать.

Из телефонного разговора, состоявшегося между вождем и писателем 18 апреля 1930 года:
Сталин: Мы Ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь… А, может быть, правда - Вы проситесь за границу? Что, мы Вам очень надоели?
Булгаков (растерянно и не сразу): ...Я очень много думал в последнее время - может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.
Сталин: Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?
Булгаков: Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.
Сталин: А Вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся. Нам бы нужно встретиться, поговорить с Вами.
Булгаков: Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с Вами поговорить.
Сталин: Да, нужно найти время и встретиться, обязательно. А теперь желаю Вам всего хорошего.
«Всю жизнь Михаил Афанасьевич задавал мне один и тот же вопрос: Почему Сталин раздумал (встретиться с ним)?» - напишет потом Елена Сергеевна Булгакова.

И уже буквально на следующий день после этого телефонного разговора Булгаков был зачислен режиссёром-ассистентом во МХАТ, и режиссёром в ТРАМ (Театр рабочей молодёжи). Материальные проблемы писателя разрешились, и появилась надежда на постановку пьес. В СССР хороших драматургов никогда не было много, их гонорары на порядок превосходили заработки писателей, - а Булгаков любил радости жизни.
Но увы, «Бег», «Зойкина квартира», «Багровый остров» к постановке так и не были разрешены. Ставить пьесу «Иван Васильевич» отказались. Спектакль «Кабала святош» после семи представлений запретили, и в 1936 году Булгаков ушёл из МХАТа, став работать в Большом театре как либреттист и переводчик.
И вдруг 9 сентября 1938 г. к уволившемуся из Художественного театра Булгакову приехали представители литчасти МХАТа Марков и Виленкин, попросили забыть старые обиды, и написать для их театра пьесу к юбилею Сталина. В те годы страна была объята страхом, и в такое время беспартийному Булгакову, автору нескольких запрещенных произведений, заказать пьесу к 60-летию Сталина мог решиться только сам юбиляр. Взамен Булгакову была обещана хорошая квартира, а «квартирный вопрос» всегда волновал писателя.

Булгаков согласился, и 24 июля 1939 г. пьеса «Батум» была закончена. Все, кто с ней ознакомился, её хвалили (дураков ругать пьесу о Сталине не было). Главрепертком и руководство МХАТа тоже встретили написанное на «ура», и пьесу стали готовить к постановке. 14 августа Булгаков с женой и коллегами выехали в Грузию для сбора материалов о спектакле (грузинский фольклор, зарисовки для декораций и т.п.), когда вдруг пришла телеграмма «Надобность в поездке отпала, возвращайтесь в Москву».
В Москве Булгакову объявили: в секретариате Сталина прочли пьесу и сказали, что нельзя Сталина делать литературным героем и вкладывать ему в уста выдуманные слова. А сам Сталин якобы сказал: «Все молодые люди одинаковы. Не надо ставить пьесу о молодом Сталине». Объяснение было странным: в те годы без всяких проблем печатались произведения и ставились спектакли о молодом Сталине, а тут вот «Пьесу нельзя ни ставить, ни публиковать». При этом Е.С.Булгакова писала, что Булгакову было обещано, что «театр выполнит все свои обещания, то есть - о квартире, и выплатит все по договору».
10 сентября 1939 г. Булгаковы отправились в Ленинград, где Михаил Афанасьевич почувствовал внезапную потерю зрения. По возвращению в Москву, ему был установлен диагноз: острый гипертонический нефросклероз. Как врач, Булгаков понимал, что обречен, он слег и уже не вставал. От нестерпимых болей спасал только морфий, и именно под его воздействием прошло редактирования последних вариантов романа «Мастер и Маргарита».

Что же произошло? Почему Сталин запретил ставить «Батум»? Да всё очень просто - заказывая Булгакову пьесу, Сталин ожидал увидеть результат, равный «Дни Турбиных». А увидел «халтуру», наподобие тех произведений о вожде, которыми были завалены театры и книжные прилавки страны. Но та художественная слабость произведений, что прощается бездарям, не прощается таланту, и Сталин был огорчен и раздосадован. Да вы сами прочтите «Батум», если не лень, и сами убедитесь в том, что это довольно низкопробная «халтурка».

Умирал Булгаков долго и мучительно, и 10 марта 1940 года его мучения закончились. Урна с прахом Булгакова была захоронена (не сразу, в марте, а три месяца спустя) в Старой части Новодевичьего кладбища неподалеку от могил Чехова и известных актеров МХАТа.
При этом Художественный театр не имел права, да и не решился бы никогда, хоронить прах своего не очень значительного (да к тому же уволенного) служащего, на мхатовском участке кладбища, предназначенного только для народных артистов СССР. Более того, на могилу Булгакова было разрешено положить камень с могилы Гоголя на кладбище Данилова монастыря.

Распорядиться об этом только Сталин, отдавая последнюю дань уважения автору своей любимой пьесы. И очень многие связывают введение им в 1943 году с впечатлением от формы, которую носили герои «Дней Турбиных». И сталинская интонация и даже некоторые обороты из монолога Алексея Турбина, очень уж напоминают речь Сталина в самом нехарактерном для себя обращении к народу 3 июля 1941 года: «Братья и сестры!..».

4 марта 1940 года Елена Сергеевна зафиксировала в своём дневнике одно из последних высказываний Михаила Афанасьевича: «Я хотел жить в своем углу… Я никому не делал зла…». Не будем осуждать за это Булгакова, разве мы все хотим не того же самого?
А слова Воланда, адресованные Маргарите: «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут» - это красивые слова, которые с реальной жизнью в тоталитарном государстве не имеют, увы, ничего общего. Это Борис Акунин может себе позволить ничего не просить Путина, а лауреат премии «Русский Букер» Михаил Шишкин может отказаться представлять РФ на американской книжной ярмарке BookExpo America 2013, и ничего ему за это не будет.
Но писателю легко быть смелым, когда он живет не в тоталитарном СССР, а в легкой автократии Российской Федерации. Булгаков себе такого позволить не мог…