Был ли шуберт знаком бетховеном. Франц Шуберт: биография, интересные факты, видео, творчество. Как на творчество Шуберта влияла историческая эпоха

По моему глубокому убеждению, Моцарт есть высшая, кульминационная точка, до которой красота досягала в сфере музыки.
П. Чайковский

Моцарт — это молодость музыки, вечно юный родник, несущий человечеству радость весеннего обновления и душевной гармонии.
Д. Шостакович

Д.Вейс. «Убийство Моцарта». 26. Шуберт

На следующий день после визита к Эрнесту Мюллеру, Джэсон, движимый желанием действовать, послал Бетховену, в знак своего преклонения перед ним и чтобы скрепить их договоренность по поводу оратории, шесть бутылок токайского.

К подарку Джэсон приложил записку: «Надеюсь, дорогой господин Бетховен, что это вино поможет вам устоять перед разрушительным действием времени». Бетховен быстро откликнулся, прислав в ответ благодарственную записку. Поразмыслив, писал Бетховен, он решил, что господину Отису и его очаровательной жене непременно следует побеседовать с молодым Шубертом, ибо тот провел немало времени в обществе Сальери и сумеет снабдить их полезными сведениями; он, со своей стороны, предоставит в их распоряжение Шиндлера, который и познакомит их с Шубертом. Поэтому Джэсон отложил отъезд в Зальцбург.

Кафе Богнера, куда Шиндлер привел Джэсона и Дебору в надежде познакомить их с Шубертом, показалось Джэсону смутно знакомым. Он уже здесь когда-то бывал, но когда? И тут он вспомнил. Кафе Богнера находилось на углу Зингерштрассе и Блутгассе, между Домом тевтонских рыцарей, где Моцарт бросил вызов князю Коллоредо, и квартирой на Шулерштрассе, где Моцарт написал «Фигаро». Каждый дом тут хранил память о Моцарте, и при этой мысли Джэсон почувствовал волнение.

По всей видимости, Бетховен отзывался о них в высшей степени благосклонно, так как Шиндлер рассыпался в любезностях и, казалось, сам с нетерпением ждал этой встречи.

— Вы весьма тонко и к месту хвалили Бетховена, — говорил Шиндлер, — но Шуберт человек иного склада. Он презирает похвалу. Даже когда она исходит от чистого сердца.

— Почему? — спросила Дебора.

— Потому что он ненавидит всякого рода интриги. Он считает, что похвала всегда лицемерна, а интрига противна его душе, хотя, чтобы преуспеть в музыкальном мире Вены, необходимо уметь интриговать — отсюда так много посредственностей процветают. А произведения Шуберта мало известны.

— Вам нравится его музыка? — спросил Джэсон.

— О, да. Как композитора, я его уважаю.

— Но не как человека?

— Он очень упрям и чрезвычайно непрактичен. Ему следовало бы давать уроки игры на фортепьяно, чтобы зарабатывать на жизнь. Одним сочинением музыки не прокормиться. Но он терпеть не может давать уроки. Сочинять следует по утрам, считает он, как раз тогда, когда нужно давать уроки, а послеобеденное время следует посвящать размышлениям, а вечера — развлечениям. Он любит проводить время в кафе в обществе друзей. Он не выносит одиночества. Не удивительно, что у него всегда пустой карман. Глупо зря тратить в кафе столько времени.

Однако само кафе показалось Джэсону вполне приличным. Просторный зал мог вместить не менее пятидесяти посетителей, правда, столы стояли почти вплотную. Воздух был пропитан табачным дымом и запахом пива; звенели стаканы и посуда. Шиндлер указал им на человека в очках, сидящего в одиночестве за столиком и задумчиво уставившегося в пустой стакан. «Шуберт», — прошептал он, и тот, заметив Шиндлера, поднялся навстречу.

Шуберт оказался человеком маленького роста и неприметной внешности, круглолицым, с высоким лбом и длинными, вьющимися темными волосами, спутанными, как у Бетховена. А когда Шиндлер представлял их друг другу, Джэсон заметил, что хотя на Шуберте был коричневый длинный сюртук, белая рубашка и коричневый галстук, оттенявшие цвет волос и глаз, одежда имела неопрятный вид и свидетельствовала о полном небрежении к ней хозяина. Винные и жирные пятна в изобилии покрывали его сюртук и рубашку. Шуберт был склонен к полноте и обильно потел, словно процедура знакомства была для него нелегким делом. Джэсона поразило, что композитор оказался немногим старше его самого — на вид ему можно было дать лет двадцать семь — двадцать восемь, не больше.

Когда Шуберт наклонился к Деборе, стараясь получше ее разглядеть, — очевидно, он страдал близорукостью, — она слегка отпрянула; от Шуберта сильно несло табаком и пивом. Но голос его звучал мягко и мелодично. Он тут же с готовностью пустился в беседу о Моцарте.

— Он гениален! — воскликнул Шуберт, — никто не может с ним сравниться. Один лишь Бетховен способен на это. Вы слыхали симфонию Моцарта ре минор? — Джэсон и Дебора утвердительно кивнули, и Шуберт восторженно продолжал: — Она подобна пению ангелов! Но Моцарта очень трудно исполнять. Его музыка бессмертна.

— А вы, господин Шуберт, играете Моцарта? — спросил Джэсон.

— Когда есть возможность, господин Отис. Но не столь мастерски, как мне бы хотелось. Я лишен возможности упражняться, поскольку у меня нет фортепьяно.

— Как же вы пишете музыку?

— Когда мне нужен инструмент, я отправляюсь к кому-нибудь из друзей.

— Господин Отис большой почитатель Моцарта, — заметил Шиндлер.

— Прекрасно! — сказал Шуберт. — Я тоже перед ним преклоняюсь.

— Кроме того, господин Отис — друг Мастера и пользуется его расположением. Бетховен весьма привязался к господину и госпоже Отис. Они доставили ему немало приятных минут.

Джэсона слегка обескуражило столь непосредственное выражение чувств; и ни к чему было Шиндлеру преувеличивать его дружбу с Бетховеном. Джэсон был приятно удивлен, как сразу изменился Шуберт; его лицо сделалось удивительно подвижным, выражения печали и радости с быстротой сменяли друг друга.

Проникшись к ним доверием, Шуберт пришел в хорошее расположение духа и стал настойчиво приглашать их за свой стол.

— Я был счастлив снова вернуться в Вену из Венгрии, из имения графа Эстергази, где я обучал музыке семейство графа во время их летнего отдыха. Деньги пришлись весьма кстати, но Венгрия скучнейшая страна. Подумать только, что Гайдн прожил там чуть ли не четверть века! Я жду друзей. Сейчас подходящее время для беседы, пока не появились шумные любители пива и сосисок. Какое вино вы предпочитаете, госпожа Отис? Токайское? Мозельское? Несмюллерское? Сексардское?

— Я полагаюсь на ваш выбор, — ответила она и удивилась, когда он заказал бутылку токая, — ведь Шиндлер предупредил, что Шуберт сильно стеснен в средствах, и хотя у него едва хватило денег расплатиться, он отмахнулся от предложения Джэсона взять расходы на себя. Вино сделало Шуберта более разговорчивым. Он разом осушил свой стакан и огорчился, увидев, что они не последовали его примеру.

Джэсон сказал, что обожает токай и заказал еще бутылку. Он хотел было заплатить за нее, но Шуберт не позволил. Композитор вынул из кармана лист бумаги, быстро набросал песню и вручил официанту в качестве оплаты. Официант молча взял ноты и тут же принес вина. Настроение Шуберта заметно поднялось, и когда Джэсон заметил, что токай стоит дорого, Шуберт отмахнулся:

— Я пишу музыку, чтобы наслаждаться жизнью, а не для того, чтобы зарабатывать на пропитание.

Дебору смущал человек, сидевший за соседним столиком и не спускавший с них глаз.

— Вы знаете его? — спросила она Шуберта.

Тот посмотрел, прищурясь, сквозь очки, печально вздохнул и спокойно, как нечто само собой разумеющееся, ответил:

— Хорошо знаю. Полицейский инспектор. И к тому же шпион.

— Какая наглость! — воскликнула Дебора. — Он откровенно следит за нами.

— А зачем ему прятаться? Он хочет, чтобы вы знали о его присутствии.

— Но с какой стати? Мы не сделали ничего предосудительного!

— Полиция всегда занята слежкой. В особенности за некоторыми из нас.

— Господин Шуберт, почему за вами должна следить полиция? — удивился Джэсон.

— Несколько лет назад кое-кто из моих друзей состоял в студенческих кружках. К студенческим кружкам относятся с подозрением. Один мой друг, член студенческого союза в Гейдельберге, был исключен из университета, его допрашивали, а потом выслали.

— Но при чем тут вы, господин Шуберт? — взволнованно спросила Дебора.

— Он был моим другом. Когда его арестовали, у меня устроили обыск.

— Оставим эту тему, Франц, — перебил Шиндлер. — О чем тут говорить, к тому же вы остались на свободе.

— Они конфисковали все мои бумаги, чтобы изучить их и убедиться, не имел ли я каких-либо политических связей с этим другом или с его единомышленниками. Вещи мне возвратили, но я обнаружил, что несколько песен исчезло. Исчезло навсегда.

— Но вы сочинили другие, новые песни, — подчеркнул Шиндлер.

— Новые, но не те. А название моей оперы «Заговорщики» изменили на «Домашнюю войну». Ужасное название. Откровенное издевательство. Вам не кажется, что скоро они запретят и танцы?

— Перестаньте, Франц.

— Они запретили танцы на время великого поста. Словно нарочно хотели досадить мне, они знали, как я люблю танцевать. Мы встречаемся в этом кафе с друзьями и пьем токайское, пусть полиция не думает, что мы члены какого-то тайного общества. Тайные общества и общество франкмасонов находятся под запретом. Господин Отис, вы любите плавать?

— Нет, я боюсь воды. — Смертельно боюсь, подумал Джэсон.

— А я люблю плавать, но и это кажется подозрительным властям. По их мнению, это способствует возникновению отношений, за которыми трудно уследить.

— Господин Шуберт, — решился, наконец, Джэсон, — а не кажутся ли вам странными обстоятельства смерти Моцарта?

— Скорее печальными, чем странными.

— Только и всего? Вам не кажется, что кто-то умышленно ускорил его конец? — Дебора хотела остановить Джэсона, но Шуберт успокоил ее, что инспектор сидит далеко, да и в кафе достаточно шумно. Вопрос Джэсона, казалось, озадачил Шуберта.

— Господин Отис интересуется, говорил ли когда-нибудь Сальери в вашем присутствии о смерти Моцарта. Вы ведь несколько лет были его учеником, — пояснил Шиндлер.

— Маэстро Сальери был моим учителем. Но не другом.

— Но Сальери, наверное, упоминал когда-нибудь о смерти Моцарта? — воскликнул Джэсон.

— Почему вас это интересует? — удивился Шуберт. — Не потому ли, что Сальери теперь болен?

— Ходят слухи, будто он признался на исповеди в отравлении Моцарта.

— В Вене ходит множество слухов, причем не всегда правдивых. Вы верите, что такое признание существует? Может, это пустая болтовня?

— Сальери был врагом Моцарта, это всем известно.

— Маэстро Сальери не любил каждого, кто хоть сколько-нибудь угрожал его положению. Но это не значит, что он убийца. Какие у вас доказательства?

— Я их разыскиваю. Шаг за шагом. Поэтому-то я и хотел поговорить с вами.

— Когда я у него учился, много лет спустя после смерти Моцарта, Сальери был уже немолод, и с тех пор прошло немало времени.

— Неужели Сальери не говорил с вами о Моцарте? Шуберт молчал.

— Как только Моцарта не стало, Сальери сделался самым видным композитором в Вене и, по-видимому, каждый начинающий композитор считал за честь у него учиться, — заметил Джэсон.

Господин Отис весьма проницателен, подумал Шуберт. Музыка Моцарта всегда покоряла его. Вот и сейчас она ему слышится, несмотря на шум в зале. Ему показалось, что полицейский инспектор вытянул шею, изо всех сил стараясь понять их разговор, но он сидел слишком далеко от них. Здравый смысл шептал ему, что следует воздержаться от столь опасной беседы, она до добра не доведет. Он слыхал о болезни Сальери, о его признании священнику и о том, что после этого признания его поместили в дом умалишенных. И никто с тех пор не видел Сальери, хотя по сообщению двора, в соответствии с волей императора, Сальери была назначена пенсия, равная его прежнему заработку — в знак благодарности за оказанные престолу услуги. Щедрость, которой вряд ли мог удостоиться убийца. А может быть, Сами Габсбурги были причастны к этому заговору? Или виновны в попустительстве? Предполагать такое слишком рискованно. Шуберт вздрогнул, сознавая, что ему никогда не хватит смелости высказать вслух подобные догадки. Но по собственному опыту он знал, что Сальери был способен на предательские поступки.

— Ваше уважение к Моцарту никогда не возмущало Сальери? — спросил Джэсон.

Шуберт колебался, не зная, что ответить.

— Вы, должно быть, как и Бетховен, испытали на себе влияние Моцарта?

— Я не мог его избежать.

— И Сальери это не одобрял, не так ли, господин Шуберт?

— Это сильно осложнило наши отношения, — признался Шуберт.

Он не смог удержаться от признания под влиянием минуты, и теперь почувствовал облегчение. Шуберт говорил шепотом — кроме сидящих за столом, никто его расслышать не мог. Ему казалось, что он освобождается от веревки, долгое время душившей его.

— Как-то в 1816 году, в одно из воскресений праздновалось пятидесятилетие приезда маэстро Сальери в Вену. В тот день его удостоили многих наград, в том числе и золотой медали, преподнесенной от имени самого императора, а мне предстояло участвовать в концерте, который давали в доме Сальери его ученики. И меня, как его лучшего ученика в композиции, попросили написать кантату в честь сей знаменательной даты. Это считалось великой честью. Большинство известных музыкантов Вены некогда обучалось у Сальери, и двадцать шесть из них были приглашены участвовать в концерте; тем не менее мое сочинение было включено в программу концерта.

И вдруг за неделю до концерта меня пригласили к нему домой. Я очень обеспокоился. Ученики никогда не посещали маэстро на дому, я сам там никогда не бывал, и поэтому шел туда в тревожном и радостном ожидании. Мне было почти девятнадцать, и я считал эту кантату лучшим из всего мною созданного. Мне не терпелось узнать его мнение, но я нервничал. Отвергни он мою работу, и моей карьере пришел бы конец. Он считался самым влиятельным музыкантом в империи и мог своей властью вознести человека или его погубить.

Пышно разодетый лакей провел меня в музыкальную комнату маэстро, и я был поражен великолепием обстановки, равной разве что императорскому дворцу. Но не успел я опомниться, как через стеклянную дверь сада в комнату вошел Сальери.

Его вид испугал меня. Я был певчим в придворной капелле, пока в пятнадцать лет у меня не начал ломаться голос, а затем обучался в императорской придворной семинарии и два раза в неделю брал у маэстро Сальери уроки композиции. Мне еще не приходилось видеть своего учителя таким разгневанным. Его лицо, обычно желтовато-бледное, сделалось багровым, а черные глаза метали молнии, и весь он, казалось, возвышался надо мною, хотя был почти одного со мною роста. Держа в руке кантату, он выкрикнул на плохом немецком языке: «Вы наслушались вредной музыки!»

«Простите, маэстро, я вас не понимаю». — Неужели из-за этого он меня вызвал?

«Почти вся ваша кантата написана в варварском немецком стиле».

Зная о моей близорукости, Сальери сунул мне кантату чуть не под нос. Я стал напряженно вглядываться в партитуру и понял причину его гнева: он перечеркнул у меня целые пассажи. Я испытывал в этот момент ужасное чувство, словно меня самого лишили руки или ноги, но старался держаться спокойно.

Сальери сказал: «Я хотел поговорить с вами наедине, пока ваше упрямство не завело вас слишком далеко. Если вы будете и впредь проявлять подобную самостоятельность, я буду лишен возможности оказывать вам поддержку».

«Маэстро, позвольте мне взглянуть на мои ошибки», — робко попросил я.

«Пожалуйста», — брезгливо произнес он и подал мне партитуру.

Я был поражен. Каждый перечеркнутый пассаж был написан в манере Моцарта; я пытался подражать грациозности и выразительности его музыки.

Я изучал поправки, как вдруг он зло рассмеялся и объявил:

«Немец всегда останется немцем. В вашей кантате слышатся завывания, некоторые в наше время считают это за музыку, но мода на них скоро кончится».

Я понял, что тут он намекает на Бетховена. Чтобы послушать «Фиделио», мне пришлось продать свои школьные учебники, но разве мог я в этом признаться? В то ужасное мгновение я готов был обратиться в бегство, но знал, что поддайся я этой слабости, и в Вене передо мной будут закрыты все двери. Скрыв свои истинные чувства, я покорно склонил голову и спросил:

«Скажите, маэстро, в чем же моя ошибка?»

«В этой кантате вы отошли от итальянской школы».

Она ведь давно устарела, хотелось мне возразить; и если за образцы я взял Моцарта и Бетховена, то ведь это делали и другие ученики.

«Но я и не стремился ей подражать, маэстро. Я предпочитаю венские мелодии».

«Они отвратительны, — объявил он. — Я не могу позволить, чтобы ваше сочинение было исполнено на концерте в мою честь. Это меня опозорит».

К тому времени я был безнадежно влюблен в Моцарта, но больше, чем когда-либо сознавал, как опасно в этом признаться. Любой намек на влияние Моцарта был в семинарии недопустим, хотя Сальери во всеуслышание твердил о своем глубочайшем восхищении музыкой Моцарта. Я воспринимал это как естественную зависть одного композитора к другому, но тогда мне показалось, что к зависти, возможно, примешивается и другое чувство.

Я чувствовал, что играю с огнем. В отчаянии я спрашивал себя: уж не оставить ли мне сочинительство? Стоит ли тратить столько усилий, чтобы угождать другим? Но голос Моцарта постоянно звучал в моей душе, и даже слушая Сальери, я напевал про себя одну из его мелодий; мысль, что я навсегда оставлю композицию — свое любимое занятие — причиняла мне жестокую боль. И тут я пошел на такое, о чем потом всегда сожалел. С мольбой в голосе я спросил:

«Маэстро, чем я могу доказать вам свое глубокое раскаяние?»

«Слишком поздно переписывать кантату на итальянский лад. Придется написать что-нибудь попроще. Например, трио для фортепьяно».

А Сальери веско продолжал:

«Небольшое стихотворение с выражением благодарности за то, что я сделал для своих учеников, тоже придется весьма кстати и позволит мне позабыть о вашей кантате. Запомните, я рекомендую лишь тех, кто умеет мне угодить».

Я согласился, Сальери проводил меня до дверей.

Шуберт замолчал, погрузившись в грустные раздумья, а Джэсон спросил:

— Что же произошло на концерте в честь Сальери?

— На концерте было исполнено мое трио для фортепьяно, — ответил Шуберт. — Я написал его в итальянской манере, и маэстро меня похвалил. Но я чувствовал себя предателем. Мои стихи, восхваляющие его заслуги, прочли вслух, и они вызвали гром аплодисментов. Стихи звучали искренне, но я был смущен. То, как он расправился с моей кантатой, не давало мне покоя. Если я не мог учиться у Моцарта и Бетховена, музыка утрачивала для меня всякий смысл.

— Когда вы расстались с Сальери? — спросил Джэсон.

— О, да. На несколько мест сразу. Но каждый раз оказывалось, что он рекомендовал не только меня, но и других.

— И кому же эти места доставались?

— Тем ученикам, которым он оказывал поддержку. Мне это не нравилось, но что я мог поделать? Он разрешил мне представляться в качестве его ученика, что было уже большой честью, да кроме того я надеялся, что еще не все потеряно.

— И у вас появились другие возможности? Вам приходилось обращаться к Сальери и с другой просьбой?

— Спустя несколько лет, когда при императорском дворе освободилась должность, я обратился с прошением, но мне отказали под предлогом, что моя музыка не нравится императору, стиль мой не устраивает его императорское величество.

— Какое отношение к этому имел Сальери? — спросила Дебора.

— Сальери состоял музыкальным директором при императорском дворе. Все знали, что император никого не назначал, не посоветовавшись с маэстро Сальери.

— Значит, по сути дела, — вставил Джэсон, — никто иной, как Сальери отверг вашу кандидатуру?

— Официально, нет. А неофициально — да.

— И вы не протестовали?

— Разумеется, протестовал. Но кто мог откликнуться на мои жалобы? Разве кто-нибудь понимает чужую боль? Все мы воображаем, будто живем единой жизнью, а на самом деле все мы разобщены. Более того, занимай я сейчас эту должность, я не смог бы на ней удержаться. В последнее время меня мучают сильные боли в правой руке, я не могу играть на фортепьяно. Писать музыку — это все, что мне осталось. Я страдаю серьезным недугом, просто у меня хватает сил это скрывать. От величайшего взлета духа до простых человеческих горестей всего один шаг, и с этим приходится мириться. — Заметив в дверях зала друзей, Шуберт спросил: — Хотите, я вас представлю?

Предложение показалось Джэсону интересным, но вид у Шиндлера был явно не одобрительный, видимо, многие уже догадались о причине их прихода, подумал Джэсон и отклонил предложение.

Шуберту, по-видимому, хотелось поговорить о Моцарте не меньше, чем Джэсону.

— Разве догадаешься, какие подчас муки испытывает другой? Душевные терзания познал и Моцарт, возможно, это и ускорило его конец. Если он кому-нибудь во всем признавался, то только своей жене. Человек, сочиняющий прекрасную музыку, не обязательно бывает счастлив. Представьте себе человека, здоровье которого слабеет с каждым днем, душевные муки лишь приближают его к могиле. Вообразите себе творца, чьи пылкие надежды потерпели крах — он уразумел конечную бренность вещей и, в особенности, свою собственную бренность. Самые пылкие поцелуи и объятия не приносят ему облегчения. Каждую ночь он ложится спать, не уверенный, проснется ли на утро. Легко ли думать о смерти молодому и полному сил? Представьте, что нет ни рая, ни ада, и что скоро вас окутает вечная тьма, где вы окажетесь в полном одиночестве, вдали от всего и вся...

Шуберт помрачнел, и Джэсон понял, что говорит он не столько о Моцарте, сколько о самом себе.

— Большинство людей боится думать о собственной смерти, — продолжал Шуберт, — но стоит осознать ее близость, как сознавал Моцарт, как сознают некоторые из нас, и все становится ужасным. Весьма вероятно, что подобные мысли ускорили его конец. Он сам его ускорил. Некоторых из нас ждет та же участь.

— По-вашему, Сальери никак не причастен к смерти Моцарта? — спросил Джэсон. — Даже если он лишился рассудка? И признал свою вину?

— Люди склонны чувствовать себя виноватыми. А у Сальери есть на то все основания. Что же касается его безумия, то для иных из нас до него всего один шаг.

— Вы верите в его безумие, господин Шуберт?

— Я верю, что у каждого есть свой предел. Просто он достиг своего раньше остальных.

Друзья Шуберта подошли к их столу. Джэсон был не в настроении обмениваться любезностями, к тому же он сразу распознал в них дилетантов, пусть одаренных, но все же дилетантов, всегда окружающих настоящий талант, как рабочие пчелы матку.

Попрощавшись, они стали пробираться сквозь толпу посетителей к выходу. Перед ними образовалось нечто вроде стены, сквозь которую они с трудом пробирались. Уже у самых дверей кто-то рядом с Джэсоном оступился и толкнул его. Какой-то пьяный, решил он, но человек вежливо извинился; чей-то насмешливый голос сказал: «Шуберт, политикан из таверны!» Джэсон обернулся. Говоривший исчез в толпе. И в этот момент Джэсон почувствовал, как чья-то рука коснулась его груди. Нет, видимо, это просто игра воображения.

Уже поднимаясь по лестнице своего дома на Петерсплац, он вдруг обнаружил пропажу денег. Деньги, лежавшие у него во внутреннем кармане, бесследно исчезли.

Шиндлер распрощался с ними еще на улице и обращаться к нему за помощью было поздно. Джэсона осенило:

— Человек, толкнувший меня, оказался просто карманным вором, а другой в это время отвлекал мое внимание. Случилось нечто ужасное, Дебора, все деньги украдены!

— Неужели ты взял с собой все? Ведь это неразумно!

— Почти все. После того, как Эрнест Мюллер беспрепятственно проник к нам в квартиру, я боялся оставлять деньги дома.

— А может, ты их потерял?

— Нет. — Он снова проверил карманы. — Пусто. Все до последней монеты.

Стараясь скрыть волнение, Дебора занялась туалетом, а Джэсон решил вернуться в кафе. Дебора боялась оставаться одна, не позвать ли Ганса или госпожу Герцог, подумала она, но отказалась от этой мысли и, закутавшись в одеяло, улеглась в постель, дрожа нервной дрожью и с трудом сдерживая слезы.

Джэсон почти бегом добрался до кафе. Его удивила темнота, царящая на улицах. Было уже за полночь, и он не мог отделаться от чувства, что кто-то следует за ним по пятам. Кафе было погружено во тьму.

Он покидал Америку с двумя тысячами долларов в кармане, полученными за гимны, а теперь от этой крупной суммы ничего не осталось. Он попал в ловушку, ему казалось, что эти розыски поглотили большую, лучшую часть его жизни.

Придя домой, Джэсон постарался скрыть свое мрачное настроение. Дебора зажгла все огни, выбежала к нему навстречу и бросилась в объятия, сотрясаясь от рыданий. Джэсон не знал, чем ее утешить. Он понимал, что вокруг них все теснее смыкается зловещее таинственное кольцо.

Франц Шуберт. Романтик из Вены

«Как и Моцарт, Шуберт больше принадлежал всем –
окружающей среде, людям, природе, чем себе,
и музыка его была его пением про всё, но не лично про себя…»
Б. Асафьев

Франц Петер Шуберт родился 31 января 1797 года в Лихтентале, предместье Вены. Первые уроки музыки преподал ему отец, Франц Теодор Шуберт, учитель лихтентальской приходской школы. Затем мальчик перешёл под опеку Михаэля Хольцера, регента местной церкви и добрейшего старика - он бесплатно учил Шуберта гармонии и игре на органе.

В возрасте одиннадцати лет Шуберт поступил певчим в императорскую капеллу и, распростившись с родным домом, уехал в Вену (благо от предместья до города было рукой подать). Теперь он жил в императорском королевском конвикте - привилегированном интернате. И учился в гимназии. Об этом так мечтал его отец.

Но жизнь его была невесела: подъём на заре, долгие и утомительные стояния на клиросе, вездесущие надзиратели, всегда умеющие найти за мальчиками провинность, за которую следует высечь или заставить бессчётное число раз повторять молитвы. Существование Франца, привыкшего к кроткому наставничеству Хольцера, было бы совсем беспросветным, если бы не новые друзья - дружили тем крепче и самоотверженней, чем больше воспитатели поощряли детей к наушничеству и доносительству, якобы направленному к «спасению душ заблудших товарищей».

Пять лет (1808 - 1813), проведённые композитором в конвикте, были бы для него невыносимо тяжелы, если бы не верные друзья, которых он нашёл здесь. Слева направо Ф. Шуберт, И. Иенгер, А. Хюттенбреннер.

И если бы не музыка. Талант юного Шуберта заметил придворный капельмейстер - Антонио Сальери. Он продолжил заниматься с ним и после его ухода из школы в 1813 году (связанного с тем, что голос подросшего певчего стал ломаться и утратил необходимую «хрустальность»).

В 1814 году в Вене произошло событие огромной важности - состоялась премьера бетховенской оперы «Фиделио». Предание гласит, что Шуберт продал все свои школьные учебники, чтобы попасть на эту премьеру. Возможно, дело обстояло и не столь драматично, но доподлинно известно, что поклонником Бетховена Франц Шуберт оставался до конца своей недолгой жизни.

Этот же год ознаменовался для Шуберта и более прозаическими событиями. Он поступил на работу в ту же школу, где преподавал его отец. Педагогическая деятельность казалась молодому музыканту скучной, неблагодарной, бесконечно далёкой от его высоких потребностей. Но он прекрасно понимал, что быть обузой для семьи, которая и без того едва сводила концы с концами, он не может.

Несмотря на все тяготы, те четыре года, что композитор посвятил учительству, оказались весьма плодотворными. К концу 1816 года Франц Шуберт является уже автором пяти симфоний, четырёх месс и четырёх опер. И самое главное - он нашёл жанр, вскоре прославивший его. Нашёл песню, где так волшебно сливались музыка и поэзия, две стихии, без которых композитор не мыслил своего существования.

В Шуберте, тем временем, вызревало своё решение, которое он и воплотил в жизнь в 1818 году. Он бросил школу, решив все свои силы посвятить музыке. Этот шаг был смелым, если не сказать - безрассудным. Других доходов, кроме учительского жалованья, музыкант не имел.

Вся дальнейшая жизнь Шуберта представляет собой творческий подвиг. Испытывая большую нужду и лишения, он создавал одно произведение за другим.

Нищета и невзгоды помешали ему жениться на любимой девушке. Её звали Тереза Гроб. Она пела в церковном хоре. Мать девушки возлагала на её брак большие надежды. Естественно, Шуберт не мог её устроить. Музыкой можно жить, но ею не проживёшь. И мать отдала дочку замуж за кондитера. Это было ударом для Шуберта.

Через несколько лет возникло новое чувство, ещё более безнадёжное. Он полюбил представительницу одного из самых знатных и богатых семейств Венгрии – Каролину Эстергази. Чтобы понять, что чувствовал тогда композитор, надо почитать строки его письма одному из друзей: «Я чувствую себя самым несчастным, самым жалким человеком на свете… Представь себе человека, самые блестящие надежды которого превратились в ничто, которому любовь и дружба не приносят ничего, кроме глубочайших страданий, у которого вдохновение прекрасным (по крайней мере побуждающее к творчеству) грозит исчезнуть…»

В эти трудные времена отдушиной для Шуберта становились встречи с друзьями. Молодые люди знакомились с литературой, поэзией разных времён. Исполнение музыки чередовалось с чтением стихов, сопровождало танцы. Иногда такие встречи посвящались музыке Шуберта. Их даже стали называть «шубертиадами». Композитор сидел за роялем и тут же сочинял вальсы, лендлеры и другие танцы. Многие из них даже не записаны. Если он пел свои песни, это всегда вызывало восхищение слушателей.

Его никогда не приглашали выступить в публичном концерте. Его не знали при дворе. Издатели, пользуясь его непрактичностью, платили ему гроши, а сами наживали огромные деньги. А крупные произведения, которые не могли пользоваться большим спросом, не издавались вообще. Бывало так, что ему нечем было заплатить за комнату и он часто жил у своих друзей. У него не было своего фортепиано, поэтому он сочинял без инструмента. Ему не на что было купить новый костюм. Бывало, что несколько дней подряд он питался одними сухарями.

Отец оказался прав: профессия музыканта не принесла Шуберту славы, громкого успеха, славы, удачи. Она принесла только страдания и нужду.

Но она подарила ему счастье творчества, бурного, непрерывного, вдохновенного. Он работал систематически, каждый день. «Я сочиняю каждое утро, когда я кончаю одну пьесу, я начинаю другую», - признавался композитор. Он сочинял очень быстро и легко, как Моцарт. Полный список его произведений насчитывает более тысячи номеров. А ведь прожил он всего 31 год!

Известность Шуберта тем временем росла. Его песни вошли в моду. В 1828 году были опубликованы его важнейшие сочинения, а в марте того же года состоялся один из самых знаменательных для него концертов. На вырученные от него деньги Шуберт купил себе фортепиано. Он так мечтал о том, чтобы обладать этим «королевским инструментом». Но долго наслаждаться приобретением ему не довелось. Всего через несколько месяцев Шуберт заболел брюшным тифом. Он отчаянно сопротивлялся болезни, строил планы на будущее, пытался работать в постели...

Композитор умер 19 ноября 1828 года в возрасте 31 года после двухнедельной лихорадки. Похоронен Шуберт на центральном кладбище рядом с могилой Бетховена, недалеко от памятника Моцарту, могил Глюка, Брамса. И. Штрауса – так состоялось, наконец, полное признание композитора.

Известный в то время поэт Грильпарцер, на скромном памятнике Шуберту на венском кладбище написал: «Смерть похоронила здесь богатое сокровище, но ещё более прекрасные надежды».

Звуки музыки

«Одна красота должна вдохновлять человека в течение всей его жизни –
это верно, но сияние этого вдохновения должно освещать всё остальное…»
Ф. Шуберт

Восьмая симфония си минор «Неоконченная»

Судьбы многих великих произведений (как и их авторов) полны превратностей. На долю «Неоконченной» симфонии выпали все возможные из них.

Друзья любили песни Франца Шуберта. Как нежно звучали они, как безошибочно дотрагивались до самых глубинных струн души, эти песни! Но вот «крупная форма» ... Нет, друзья старались не огорчать милого Франца, однако ж, между собой нет-нет, да и проговаривались: «Всё-таки это не его».

Шуберт написал «Неоконченную симфонию» в 1822 - 23 годах. А через два года отдал её партитуру одному из лучших и старинных своих друзей - Ансельму Хюттенбреннеру. С тем, чтобы друг передал её Обществу любителей музыки города Граца. Но друг не передал. Из лучших, вероятно, побуждений. Не желая «опозорить милого Франца» в глазах просвещенной публики. Хюттенбреннер и сам писал музыку (отдавая предпочтение, между прочим, крупной форме). Он понимал в ней толк. И не сочувствовал симфоническим потугам своего школьного товарища.

Так случилось, что одного из лучших произведений Шуберта «не существовало» до 1865 года. Первое исполнение «Неоконченной» состоялось почти через сорок лет после смерти композитора. Дирижировал Иоганн Гербек, случайно обнаруживший партитуру симфонии.

«Неоконченная симфония» состоит из двух частей. Классическая симфония - всегда - четырёхчастная. Версию, что композитор желал закончить её, «дописать до нужного объёма», но не успел, нужно отмести сразу. Сохранились наброски к третьей части - неуверенные, робкие. Словно Шуберт и сам не знал, нужны ли эти попытки набросков. Два года партитура симфонии «вылёживалась» у него в столе, прежде чем перешла в руки к рассудительному Хюттенбреннеру. За эти два года у Шуберта было время увериться в том, что - нет, не надо «дописывать». В двух частях симфонии он высказался полностью, «выпел» в них всю свою любовь к миру, всю тревогу и тоску, которыми обречён томиться человек в этом мире.

Два главных этапа переживает человек в жизни – юность и зрелость. И в двух частях симфонии Шуберта острота столкновений с жизнью в юности и глубина постижения смысла жизни в зрелости. Вечное переплетение радости и печали, страданий и восторгов жизни.

Подобно грозе - порывами ветра, далёкими раскатами грома - начинается Шубертовская «Неоконченная симфония».

Квинтет Ля мажор «Форель»

Квинтет «Форель» (его иногда ещё называют «Фореллен-квинтет») тоже, как и «Неоконченная симфония», необычен с точки зрения формы. Он состоит из пяти частей (а не из четырёх, как это принято), исполняется скрипкой, альтом, виолончелью, контрабасом и фортепиано.

В самую счастливую пору своей жизни написал Шуберт этот квинтет. Шёл 1819 год. Вместе с Фоглем композитор путешествует по Верхней Австрии. Фогль, уроженец этих краев, щедро «делится» ими с Шубертом. Но не только радость узнавания новых мест и людей принесло Шуберту это путешествие. Он впервые воочию убедился в том, что его знают не только в Вене, в узком кругу друзей. Что почти в каждом хоть немного «музыкальном» доме есть рукописные копии его песен. Собственная популярность не просто удивила его - она его ошеломила.

В верхнеавстрийском городке Штейре Шуберт и Фогль повстречали страстного почитателя шубертовских песен, промышленника Сильвестра Паумгартнера. Ещё и ещё раз просил он друзей исполнить для него песню «Форель». Он мог слушать её бесконечно. Для него-то Шуберт (больше всего на свете любивший доставлять радость людям) и написал «Фореллен-квинтет», в четвёртой части которого звучит мелодия песни «Форель».

В квинтете бурлит, переливаясь через край, молодая энергия. Порывистые мечты сменяются грустью, грусть вновь уступает место мечтам, звонкому счастью бытия, которое только и возможно в двадцать два года. Тема четвертой части, простая, почти наивная, грациозно ведомая скрипкой, расплескивается множеством вариаций. А завершается «Форель» безудержным, искрящимся танцем, навеянным Шуберту, вероятно, танцами верхнеавстрийских крестьян.

«Аве Мария»

Неземная красота этой музыки сделала молитву Деве Марии наиболее популярным религиозным сочинением Шуберта. Она принадлежит к числу внецерковных романсов-молитв, созданных композиторами-романтиками. В переложении для голоса и хора мальчиков подчёркнута чистота и невинность музыки.

«Серенада»

Настоящей жемчужиной вокальной лирики является «Серенада» Ф. Шуберта. Это произведение - одно из самых светлых, мечтательных в творчестве Шуберта. Мягкая танцевальная мелодия сопровождается характерным ритмом, подражающим звучанию гитары, ведь именно под аккомпанемент гитары или мандолины пели серенады прекрасным возлюбленным. Мелодия, волнующая душу уже почти два столетия...

Серенадами назывались произведения, исполнявшиеся вечером или ночью на улице (итальянское выражение «al sereno» означает она открытом воздухе) перед домом того, кому серенада посвящается. Чаще всего - перед балконом прекрасной дамы.

Презентация

В комплекте:

1. Презентация, ppsx;
2. Звуки музыки:
Шуберт. «Неоконченная» симфония, mp3;
Шуберт. Серенада, mp3;
Шуберт. Аве Мария, mp3;
Шуберт. Квинтет ля мажор «Форель», IV часть, mp3;
3. Сопровождающая статья, docx.

Прекрасная звезда в знаменитой плеяде, что породила плодородная на музыкальных гениев австрийская земля – Франц Шуберт. Вечно молодой романтик, много страдавший на своем недолгом жизненном пути, сумевший выразить все свои глубокие чувствования в музыке и научивший слушателей любить такую «не идеальную», «не образцовую» (классическую) музыку, полную душевных терзаний. Один из ярчайших основоположников музыкального романтизма.

Краткую биографию Франца Шуберта и множество интересных фактов о композиторе читайте на нашей странице.

Краткая биография Шуберта

Биография Франца Шуберта – одна из самых непродолжительных в мировой музыкальной культуре. Прожив всего 31 год, он оставил после себя яркий след, подобный тому, что остается после кометы. Рожденный стать еще одним венским классиком, Шуберт, в силу перенесенных страданий и лишений, привнес в музыку глубокие личные переживания. Так зарождался романтизм. На смену строгим классическим правилам, признающим лишь образцовую сдержанность, симметрию и спокойные консонансы, пришли протестные, взрывные ритмы, выразительные, полные подлинных чувств мелодии, напряженные гармонии.

Он родился в 1797 году в бедной семье школьного учителя. Судьба его была заранее предопределена – продолжить отцовское ремесло, ни слава, ни успех здесь не предполагались. Однако в раннем возрасте у него проявились высокие способности к музыке. Получив первые музыкальные уроки в родном доме, обучение он продолжил в приходской школе, а затем в венском конвикте – закрытом интернате для певчих при церкви. Порядок в учебном заведении был схож с армейским – воспитанники должны были часами репетировать, а затем исполнять концерты. Позднее Франц с ужасом вспоминал проведенные там годы, он надолго разочаровался в церковных догмах, хотя и обращался к духовному жанру в своем творчестве (написал 6 месс). Знаменитая «Ave Maria », без которой не обходится ни одно рождество, и которую чаще всего связывают с прекрасным образом Девы Марии, на самом деле задумывалась Шубертом как романтическая баллада на стихи Вальтера Скотта (в переводе на немецкий).

Он был очень талантливым учеником, учителя от него отказывались со словами: «Его Бог научил, мне с ним делать нечего». Из биографии Шуберта мы узнаём, что его первые композиторские опыты начались в возрасте 13 лет, а с 15 с ним стал заниматься контрапунктом и композицией сам маэстро Антонио Сальери.

Из хора Придворной певческой капеллы («Hofsengecnabe») он был отчислен после того, как начал ломаться голос. В этот период уже пора было определяться с выбором профессии. Отец настаивал на поступлении в учительскую семинарию. Перспективы работы музыкантом были весьма смутны, а работая учителем можно было худо-бедно быть уверенным в завтрашнем дне. Франц уступил, выучился и даже успел поработать в школе 4 года.

Но вся деятельность и устройство жизни тогда не соответствовали душевным порывам молодого человека – все мысли его были только о музыке. Он сочинял в свободное время, много музицировал в узком кругу друзей. И однажды принял решение оставить постоянную работу и посвятить себя музыке. Это был серьезный шаг – отказаться до гарантированного, пусть и скромного, дохода и обречь себя на голод.

С этим же моментом совпала первая влюбленность. Чувство было ответным – юная Тереза Гроб явно ожидала предложения руки и сердца, но его так и не последовало. Доходов Франца не хватало на его собственное существование, не говоря уже о содержании семьи. Он так и остался одиноким, его музыкальная карьера так и не получила развития. В отличие от пианистов-виртуозов Листа и Шопена , Шуберт не обладал яркими исполнительскими навыками, и не мог себе снискать славу исполнителя. В должности капельмейстера в Лайбахе, на которую он рассчитывал, ему отказали, а иных сколько-нибудь серьезных предложений он так и не получил.

Издание сочинений ему самому практически не приносило денег. Издатели весьма неохотно брались печатать произведения малоизвестного композитора. Как сейчас сказали бы, он не был «раскручен» для широких масс. Иногда его приглашали выступать в небольшие салоны, члены которых чувствовали себя скорее богемой, чем по-настоящему интересовались его музыкой. Небольшой круг друзей Шуберта поддерживал молодого композитора финансово.

Но по большому счету, именно на большую публику Шуберт практически никогда не выступал. Он никогда не слышал оваций после какого-либо удачного финала произведения, он не чувствовал, на какие его композиторские «приемы» чаще всего откликается аудитория. Не закреплял успех в последующих произведениях – ведь ему не нужно было думать о том, как снова собрать большой концертный зал, чтобы билеты купили, чтобы его самого запомнили и т.д.

По сути, вся его музыка – это бесконечный монолог с тончайшей рефлексией зрелого не по годам человека. Здесь нет диалога с публикой, попытки понравиться и произвести впечатление. Вся она очень камерная, даже интимная в каком-то смысле. И наполнена бесконечной искренностью чувств. Глубокие переживания своего земного одиночества, лишений, горечь поражений наполняли его мысли ежедневно. И, не находя иного выхода, выливались в творчестве.

После знакомства с оперным и камерным певцом Иоганном Микаэлем Фоглем дела пошли чуть лучше. Артист исполнял песни и баллады Шуберта в венских салонах, а сам Франц выступал аккомпаниатором. В исполнении Фогля песни и романсы Шуберта быстро завоевали популярность. В 1825 году они предприняли совместное путешествие-турне по верхней Австрии. В провинциальных городах их встречали охотно и с восторгом, но денег заработать снова не удалось. Как и прославиться.

Уже в начале 1820-х годов Франца стало тревожить здоровье. Достоверно известно, что болезнью он заразился после визита к женщине, и это добавило разочарования к этой стороне жизни. После незначительных улучшений болезнь прогрессировала, иммунитет слабел. Даже обычные простуды ему было тяжело переносить. А в 1828 году осенью он заболел брюшным тифом, от которого скончался 19 ноября 1828 года.

В отличие от Моцарта , Шуберта похоронили в отдельной могиле. Правда, заплатить за столь пышные похороны пришлось деньгами от продажи его рояля, купленного после единственного большого концерта. Признание к нему пришло посмертно, причем значительно позднее – через несколько десятков лет. Дело в том, что основная часть сочинений в нотном варианте хранилась у друзей, родственников, в каких-то шкафах за ненадобностью. Известный своей забывчивостью Шуберт никогда не вел каталога своих произведений (как Моцарт), не пытался их как-то систематизировать или хотя бы держать в одном месте.

Большую часть рукописного нотного материала отыскали Джорд Гроув и Артур Салливан в 1867 году. В 19-м и 20-м веке музыку Шуберта исполняли значимые музыканты, а такие композиторы как Берлиоз , Брукнер, Дворжак , Бриттен, Штраус признавали абсолютное влияние Шуберта на свое творчество. Под руководством Брамса в 1897 году увидело свет первое научно выверенное издание всех сочинений Шуберта.

Интересные факты о Франце Шуберте

• Доподлинно известно, что почти все существующие портреты композитора изрядно ему льстили. Так, например, он никогда не носил белых воротничков. А прямой, целеустремленный взгляд и вовсе не был для него характерен – даже близкие, обожающие его друзья, называли Шуберта Schwamal («schwam» – по немецки «губка»), имея в виду его мягкий характер.

• Много сохранилось воспоминаний современников об уникальной рассеянности и забывчивости композитора. Клочки нотной бумаги с набросками сочинений можно было встретить где угодно. Рассказывают даже, что однажды он, увидев ноты какой-то пьесы, тут же сел и сыграл ее. «До чего же прелестная вещица! – воскликнул Франц, - чья же она?». Оказалось, что пьеса была написана им самим. А рукопись знаменитейшей Большой До-мажорной симфонии была случайно обнаружена через 10 лет после его смерти.
• Шуберт написал около 600 вокальных произведений, две трети из которых – еще до наступления 19 лет, а в общей сложности численность его сочинений превышает 1000, точно установить это невозможно, так как часть из них так и остались незаконченными набросками, а часть, вероятно, утрачена навсегда.
• Шуберт написал очень много оркестровых произведений, но ни одно из них он не слышал за всю свою жизнь в публичном исполнении. Некоторые исследователи иронично полагают, что, возможно, поэтому в них сразу угадывается, что автор – оркестровый альтист. Согласно биографии Шуберта, в придворной певческой капелле композитор обучался не только пению, но и игре на альте, и эту же партию исполнял в ученическом оркестре. Именно она в его симфониях, мессах и других инструментальных сочинениях прописана наиболее ярко и выразительно, с большим количеством технически и ритмически сложных фигур.
• Немногие знают, что большую часть жизни Шуберт не имел даже дома рояля! Он сочинял на гитаре! И в некоторых произведениях это тоже отчетливо слышится в аккомпанементе. Например, в той же «Аве Мария» или «Серенаде».

• О его застенчивости ходили легенды. Он жил не просто в одно время с Бетховеном , которого боготворил, не просто в одном городе – они жили буквально на соседних улицах, но так никогда и не встретились! Два величайших столпа европейской музыкальной культуры, сведенные самой судьбой в одну географическую и историческую отметку, разминулись по иронии судьбы или из-за робости одного из них.
• Впрочем, после смерти люди объединили память о них: Шуберта похоронили рядом с могилой Бетховена на Верингском кладбище, а позднее оба захоронения перенесли на Центральное Венское кладбище.

• Но и здесь показалась коварная гримаса судьбы. В 1828 году, в годовщину смерти Бетховена Шуберт устроил вечер памяти великого композитора. То был единственный случай в его жизни, когда он вышел в огромный зал и исполнял свою музыку, посвященную кумиру, для слушателей. Впервые он услышал аплодисменты – публика ликовала, кричала «родился новый Бетховен!». Впервые он заработал очень много денег – их хватило на то, чтоб купить (первый в его жизни) рояль. Ему уже мерещился грядущий успех и слава, всенародная любовь… Но спустя всего несколько месяцев он заболел и умер… А рояль пришлось продать, чтобы обеспечить ему отдельную могилу.

Творчество Франца Шуберта

Биография Шуберта гласит, что для современников он так и остался в памяти автором песен и лирических фортепианных пьес. Даже ближайшее окружение не представляло масштаб его творческих работ. А в поиске жанров, художественных образов творчество Шуберта сопоставимо с наследием Моцарта . Он великолепно освоил вокальную музыку – написал 10 опер, 6 месс, несколько кантатно-ораториальных произведений, некоторые исследователи, в том числе, известный советский музыковед Борис Асафьев, считал, что вклад Шуберта в развитие песни столь же значителен, как вклад Бетховена – в развитие симфонии.

Сердцем его творчества многие исследователи считают вокальные циклы «Прекрасная мельничиха » (1823), «Лебединая песнь » и «Зимний путь » (1827). Состоящие из разных песенных номеров, оба цикла объединены общим смысловым наполнением. Надежды и страдания одинокого человека, ставшие лирическим центром романсов, во многом автобиографичны. В особенности, песни из цикла «Зимний путь», написанного за год до смерти, когда Шуберт был уже тяжело болен, и ощущал свое земное существование сквозь призму холода и перенесенных невзгод. Образ шарманщика из заключительного номера «Шарманщик» аллегорически описывает монотонность и бесплодность усилий бродячего музыканта.

В инструментальной музыке он также осветил все существующие в то время жанры – написал 9 симфоний, 16 фортепианных сонат, множество произведений для ансамблевого исполнения. Но в инструментальной музыке отчетливо слышна связь с песенным началом – большинство тем имеют ярко-выраженную мелодику, лирический характер. Лиричностью тем он схож с Моцартом. В разработке и развитии музыкального материала также преобладает мелодический акцент. Взяв у венских классиков лучшее в понимании музыкальной формы, Шуберт наполнил ее новым содержанием.

Если у Бетховена, жившего в одно с ним время, буквально на соседней улице, музыка имела героический, патетический склад, отражала социальные явления и настроения целого народа, то у Шуберта музыка – это личностное переживание разрыва между идеальным и реальным.

Его произведения почти не исполнялись, чаще всего он писал «в стол» - для себя и тех самых верных друзей, которые его окружали. Они собирались вечерами на так называемых «шубертиадах» и наслаждались музыкой и общением. Это ощутимо сказалось на всем творчестве Шуберта – он не знал своей публики, он не стремился понравиться некоему большинству, он не думал, чем поразить слушателей, пришедших на концерт.

Он писал для любящих и понимающих его внутренний мир друзей. Они с большим почтением и уважением относились к нему. И вся эта камерная душевная атмосфера свойственна его лиричным композициям. Тем удивительнее осознавать, что большая часть произведений писалась без надежды услышать их. Словно он был начисто лишен честолюбия и амбиций. Какая-то непостижимая сила заставляла его творить, не создавая положительного подкрепления, не предлагая взамен ничего, кроме дружеского участия близких.

Музыка Шуберта в кино

Сегодня существует огромное количество всевозможных обработок музыки Шуберта. Этим занимались как академические композиторы, так и современные музыканты, использующие электронные инструменты. Благодаря своей изысканной и вместе с тем простой мелодике, эта музыка быстро «ложится на слух» и запоминается. Большинству людей она знакома с детства, и вызывает «эффект узнавания», которым любят пользоваться рекламщики.

Ее можно услышать повсюду – на торжественных церемониях, филармонических концертах, на ученических зачетах, а также в «легких» жанрах – в кино и на телевидении в качестве фонового сопровождения.

В качестве саундтрека к художественным и документальным фильмам и телесериалам:

• «Моцарт в джунглях» (т/с 2014-2016);
• «Секретный агент» (к/ф 2016);
• «Иллюзия любви» (к/ф 2016);
• «Хитмен» (к/ф 2016);
• «Легенда» (к/ф 2015);
• «Лунная афера» (к/ф 2015);
• «Ганнибал» (к/ф 2014);
• «Сверхъестественное» (т/с 2013);
• «Паганини: Скрипач дьявола» (к/ф 2013);
• «12 лет рабства» (к/ф 2013);
• «Особое мнение» (т/с 2002);
• «Шерлок Холмс: Игра теней» (к/ф 2011); «Форель»
• «Доктор Хаус» (т/с 2011);
• «Загадочная история Бенджамина Баттона» (к/ф 2009);
• «Темный рыцарь» (к/ф 2008);
• «Тайны Смолвилля» (т/с 2004);
• «Человек-Паук» (к/ф 2004);
• «Умница Уилл Хантинг» (к/ф 1997);
• «Доктор Кто» (т/с 1981);
• «Джейн Эйр» (к/ф 1934).

И бесчисленное множество других, привести все не представляется возможным. Также снимали биографические фильмы о жизни Шуберта. Наиболее известны к/ф «Шуберт. Песнь любви и отчаяния» (1958), телеспектакль 1968 года «Неоконченная симфония», «Шуберт» /Schubert. Das Dreimäderlhaus/ Биографический художественный фильм, 1958 год.

Музыка Шуберта понятна и близка абсолютному большинству людей, радости и скорби, выраженные в ней, составляют основу человеческой жизни. Даже спустя столетия после его жизни эта музыка актуальна как никогда и, вероятно, никогда не будет предана забвению.

Видео: смотреть фильм о Франце Шуберте

Шуберт и Бетховен. Шуберт - первый венский романтик

Шуберт был младшим современником Бетховена. На протяже­нии приблизительно пятнадцати лет оба они жили в Вене, создавая в одно и то же время свои значительнейшие произведения. «Маргарита за прялкой» и «Лесной царь» Шуберта - «ровесники» Седьмой и Восьмой симфоний Бетховена. Одновременно с Девятой симфонией и «Торжественной мессой» Бетховена Шуберт сочинил «Неоконченную симфонию» и песенный цикл «Прекрасная мель­ничиха».

Но уже одно это сопоставление позволяет заметить, что речь идет о произведениях разных музыкальных стилей. В отличие от Бетховена, Шуберт выдвинулся как художник не в годы револю­ционных восстаний, а в то переломное время, когда на смену пришла эпоха общественно-политической реакции. Грандиозности и мощи бетховенской музыки, ее революционному пафосу и философской глубине Шуберт противопоставил лирические миниатюры, картинки демократического быта - домашние, интимные, во многом напо­минающие записанную импровизацию или страничку поэтического дневника. Совпадающее по времени бетховенское и шубертовское творчество отличаются одно от другого так, как и должны были отличаться передовые идейные направления двух различных эпох - эпохи Французской революции и периода Венского кон­гресса. Бетховен завершил вековое развитие музыкального классицизма. Шуберт был первым венским композитором-романтиком.

Искусство Шуберта отчасти родственно Веберу. Романтизм обоих художников имеет общие истоки. «Волшебный стрелок» Вебера и песни Шуберта были в одинаковой мере порождением демо­кратического подъема, охватившего Германию и Австрию в период национально-освободительных войн. Шуберт, как и Вебер, отразил наиболее характерные формы художественного мышления своего народа. Более того, он был ярчайшим представителем именно венской народно-национальной культуры этого периода. Его музы­ка в такой же мере дитя демократической Вены, как исполнявшие­ся в кафе вальсы Ланнера и Штрауса-отца, как народно-сказоч­ные пьесы и комедии Фердинанда Раймунда, как народные празд­ники в парке «Пратер». Искусство Шуберта не только воспевало поэзию народного быта, оно часто непосредственно там зарожда­лось. И именно в народно-бытовых жанрах проявился прежде все­го гений венского романтика.

Вместе с тем всю пору своей творческой зрелости Шуберт провел в меттерниховской Вене. И это обстоятельство в огромной степени определило характер его искусства.

В Австрии национально-патриотический подъем никогда не имел столь действенного выражения, как в Германии или Италии, а реакция, утвердившаяся во всей Европе после Венского конгрес­са, приняла там особенно мрачный характер. Атмосфере умствен­ного рабства и «сгущенной мгле предрассуждений» противостояли лучшие умы современности. Но в условиях деспотии открытая об­щественная деятельность была немыслима. Энергия народа была скована и не находила достойных форм выражения.

Жестокой действительности Шуберт мог противопоставить только богатство внутреннего мира «маленького человека». В его творчестве нет ни «Волшебного стрелка», ни «Вильгельма Телля», ни «Гальки» - то есть произведений, вошедших в историю как непосредственные участники общественно-патриотической борьбы. В годы, когда в России рождался «Иван Сусанин», в творчестве Шуберта звучала романтическая нота одиночества.

И тем не менее Шуберт выступает как продолжатель бетховенских демократических традиций в новой исторической обстановке. Раскрыв в музыке богатство сердечных, чувств во всем многообра­зии поэтических оттенков, Шуберт ответил на идейные запросы пе­редовых людей своего поколения. Как лирик он достиг идейной глубины и художественной силы, достойных бетховенского искус­ства. Шубертом начинается лирико-романтическая эпоха в музыке.

Австрийский композитор Франц Шуберт прожил короткую, но полную творческих свершений жизнь. Уже в одиннадцать лет он стал петь в венской придворной капелле, а позднее стал учеником самого Сальери. В его творческом пути было много интересных, значимых моментов Вот некоторые из них:

1. Шуберт написал более тысячи произведений. Ценители классической музыки знают его не только благодаря легендарной «Серенаде». Он — автор множества опер, маршей, сонат и оркестровых увертюр. И всё это — лишь за 31 год жизни.
2. При жизни Шуберта состоялся лишь один концерт из его композиций. Это было в 1828 году в Вене. Концерт нигде не анонсировался, послушать композитора пришло совсем немного народа. Всё потому, что в то же время в этом городе выступал скрипач Паганини. Ему-то и достались и слушатели, и внушительный гонорар.
3. А Шуберт за тот самый концерт получил крайне скромную плату. Однако, на эти деньги смог купить рояль.
4. У Шуберта сложились очень тёплые отношения с Бетховеном. Когда последний умер, Шуберт был одним из тех, кто на похоронах нёс его гроб.
5. Шуберт очень хотел, чтобы его после смерти похоронили рядом с Бетховеном. Но, как и сейчас, несколько веков назад всё решали деньги, а их у Шуберта не было. Однако, спустя какое-то время захоронение перенесли, и теперь два композитора покоятся рядом.
6. С юных лет Франц очень любил творчество Гёте, искренне восхищался им. И даже не раз пытался лично познакомиться со своим кумиром, но, увы, не вышло. Шуберт прислал поэту целую тетрадь с песнями на его (Гёте) стихи. Каждая из песен была полноценной драмой. Однако, никакой ответной реакции от Гёте не последовало.
7. Шестую симфонию Шуберта осмеяли в лондонской филармонии и начисто отказались её играть. Целых три десятка лет произведение не звучало.
8. Одно из известнейших произведений Шуберта — Большая до-мажорная симфония — увидела свет спустя годы после смерти автора. Композиция нашлась случайным образом в бумагах брата покойного. Впервые она прозвучала в 1839 году.
9. Окружение Шуберта было не в курсе того, что ему подвластны все жанры. Его друзья и прочие окружающие его люди были уверены в том, что он пишет только песни. Его даже называли «Король Песни».
10. С юным Шубертом однажды приключилось самое настоящее волшебство (по крайней мере, именно так он рассказывал об этом людям из своего круга). Идя по улице, он встретил женщину в старинном наряде и с высокой причёской. Та предложила ему выбрать свою судьбу — либо работать учителем, быть никому не известным, но прожить при этом долгую жизнь; либо стать всемирно почитаемым музыкантом, но умереть молодым. Франц выбрал второй вариант. А на следующий день бросил школу, чтобы посвятить всего себя музыке.